Смерть на войне
Любая война, и Великая Отечественная особенно – это, прежде всего, кровь и смерть, и уж потом – радость Победы. Если повезет уцелеть… Каждый солдат, оставшийся в живых, всегда помнит своих погибших друзей, никогда не забудет мгновений, которые могли стать последними.
Горчаков Ю. М., комсорг 624-го полка, старший лейтенант:
— Как-то идем цепочкой из одного батальона в другой. Я первый прошел и ничего, а те, кто шел за мной — на мину напоролись, в клочки разнесло, хотя шли вроде бы шаг в шаг. На Соже, у какого-то блиндажа сидим, разговариваем с лейтенантом Уваровым, комсоргом батальона, вдруг разрыв мины — ему осколок в живот, что полезло все оттуда, и сразу умер. А сидели рядом…
Кисляков С. П. рядовой 409-го стрелкового полка:
— Сидим, отдыхаем после боя, видим — к нам на коне посыльный скачет. Кто-то еще сказал: «Наверняка сейчас на мину наскочит». И точно! Только успел сказать — взрыв. Пошли туда саперы — от лошади ни шкурки, у солдата ноги срезало как бритвой. Посадили его на другую лошадь и отправили обратно. И опять этот же солдат, грузин, сказал: «Опять ведь подорвется». И. действительно, только лошадь немного прошла и снова наскочила на мину. В этот раз связного уже; кажется, убило. А потом и этого грузина снарядом убило. Я у него еще только прикурил, отошел по окопу — взрыв мины, подбегаю — у него осколок в груди торчит, изо рта пена с кровью. Тут и закопали, в его же окопе. А то сидим, закусываем под сосной, человек семь. Бах! Снаряд в сосну. И убило-то всего одного, но его никак уж не надо бы убивать — пятеро детей было, писарь нашего батальона, горьковчанин…
Василенко М. Ф., замполит отдельного противотанкового дивизиона, майор:
— Под Мценском снаряд упал мне прямо у ног, зашипел, но не разорвался, я еще плюнул на него сгоряча… А командиру нашего дивизиона майору Ивану Волкодаву снарядом оторвало голову. Какой был человек замечательный… Как-то в Белоруссии в одном из боев тяжело ранило одного из командиров взводов. Огонь был страшный, не подойти, но выручать надо. Мы с Колей Грачевым, комсоргом дивизиона, вытащили его, посадили в танк, сами сели на броню, вдруг рядом разрыв, Коля ойкнул. И осколок-то был всего с ноготок, но прямо в сердце. И похоронили парня… .
Криворучко В. В., командир штабной батареи 17-го артполка:
— Заместителем командира полка у нас был майор Шаповалов. За три года войны — ни одной награды, стыдно перед женой. Стал проситься в дивизион, на боевую работу. Перевели командиром дивизиона — пошли награды. Однажды немцы просочились к НП полка. Шаповалов попал под автоматную очередь. Его награды — ордена Красной Звезды и Отечественной войны, послали жене. Как погиб начальник разведки полка Трофимчук… Купил в военторге золотые погоны, покрасоваться, а тут вызов на НП. Десяти метров до НП не дошел, Немец-пулеметчик и не заметил бы его, если бы погоны золотом не отсвечивали. А как глупо было погибать от рук своих же… Был у нас зам. по строевой Мотов — застрелил часового, когда тот его, пьяного, не пускал к девицам. А сам был такой трус, из блиндажа не вылезал, даже в стереотрубу боялся смотреть. Комлев, вологодский, встретил на войне сына, только поговорили, парень пошел к своим в часть — свист снаряда… — «Как я теперь старухе напишу…». Где-то в Белоруссии, встретились двое офицеров, вместе до войны учились. Встали покурить у сарая — шальной снаряд. И нет обоих… Смерть их свела. К нам в гости из пехоты часто приходила девушка-санинструктор. Пошла обратно, ей кричат: «Иди траншеей!». Нет, она была бесстрашная. Одна случайная мина… А как у нас в полку погибла одна девушка-медсестра: пожалела умирающего на поле боя раненого немца, стала его перевязывать, а он ей финку под сердце… Однажды только собрались обедать — свист снаряда — и прямо в полевую кухню. Как ругался наш повар — не передать, мы смеялись, а если бы снаряд упал чуть попозже, то и плакать было бы некому. Сколько было таких моментов, что случайно погибали, случайно оставались живы…
Михайленко С. С., командир орудия 17-го артполка:
— Мне, как комсоргу дивизиона, командование давало задания организовывать похороны убитых офицеров. Ранней весной или осенью, не помню деревни, на сельском кладбище похоронили старшего лейтенанта, начальника штаба дивизиона по фамилии Медведь, родом из Полтавской области. Несмотря на сильные обстрелы, хоронили его с почестями. На траурном митинге выступил майор Малицкий, замполит дивизиона. Он так хорошо говорил о погибшем… А на другой день и его похоронили рядом с начальником штаба. Вечером во время артналета не пошел в щель — и прямое попадание снаряда в дом, осколками его убило. Вот как бывает: выступал на траурном митинге и, конечно, не думал, что через несколько часов и он ляжет в могилу…
Тарасов С. С., комсорг полка, майор:
— До сих пор переживаю, как погиб наш парторг батальона капитан Кузьмин, на второй день прибытия на фронт, в марте 1944 г. Первым поднялся в атаку, был тяжело ранен, умирая у меня на руках, все шептал: «Как обидно умирать… Победа близка… как хочется жить»…
Лебедев Н. А., командир отделения разведроты дивизии, старшина:
— Как погиб мой друг Сергей Стебаков, из Змиевки. В поиске нарвались на немцев, семь человек тогда погибло, а его схватили немцы. Был такой истошный крик, а у нас чувство бессилия, что не можем помочь. Потом две ночи вытаскивали убитых… Янсон Саша, такой хороший парень, его тяжело ранило, когда стали уже уходить, сразу вынести его не сумели. Через день мне поручили его вытащить, это был долг, хоронить товарищей. Подползли к нему — он почти сгорел, видимо на раненом загорелась телогрейка. И единственное чувство — вытащить, не дать, чтобы был безвестно погребен. Похоронили на берегу Днепра, с салютом…
Соколова О. Д., машинистка штаба полка:
— Как убило старшину Добрынина… Он прекрасно играл на гармошке и тогда сидел на пеньке, все слушали его любимую «Темную ночь». Вдруг какой то шальной «Юнкерс» на бреющем из-за леса… «До тебя мне дойти нелегко», стук очереди по земле, аккорд упавшей гармошки — и он, повалился, уже мертвый…
Степанцев АП., заместитель командира полка по тылу:
— У нас был переводчик, Иоффе, прошел с нами все окружения, больше двух лет воевал, а уже перед Десной сел писать письмо домой, и какая-то шальная пуля… И только ведь написал жене: «Я жив-здоров»… .
Коробков. А. А., связист, сержант:
— Еще в 41 году, летом, на нашу траншею наехал немецкий танк, и так по ней прошелся, что из всех я один живой остался, и то не знаю, как вылез. Да и все время под смертью ходили…
Ленский Е. Г., командир орудия, сержант:
— Вышли из окружения за Сож, только сели за кашу, радуемся, что живы остались — шальной снаряд. Напротив меня парень сидел из приписных, крупный осколок ему прямо в горло…Так и умер с кашей во рту. Ну, какая после этого еда…
Журавлев В. М., войсковой разведчик, старший сержант:
— Стоим в окопе с моим лучшим другом Володей Золотухиным, выбираем участок прохода на передовой. Сначала я смотрел в бинокль, потом Володя попросил, но не успел приставить его к глазам, как вижу — падает. Смотрю — пуля попала ему в подбородок. Умер он тут же, у меня на глазах. Володя забрал мою смерть…
Тюкаев В. Г., помощник начальника штаба полка:
— Тяжелая обстановка боя, люди залегли в снегу, на открытом поле. Полковник Гришин наблюдал за ходом боя. И вот поднимается человек в белом полушубке, одного за другим поднимает людей, и батальон пошел в атаку. Гришин приказал представить этого человека к награде, но это был красноармеец Кадушин, разжалованный из старших лейтенантов за какой-то проступок. После боя мы оформили материал с ходатайством пред трибуналом о снятии судимости, восстановлении Кадушина в звании. Решение трибунала опоздало: Кадушин погиб за два дня до этого. Жаль, что он не узнал о реабилитации. Смелый был парень…
Баев Н. В., радист роты связи:
— Бывало, смотришь в бинокль и видишь, кто бежит в атаку с умом, виляя и падая, а другой бежит мишенью, словно по струне, и, как правило, становится трупом или раненым, так и не добежав до врага. Адъютант командира полка лейтенант Синицын и замполит полка майор Елесин где-то раздобыли немецкий мотоцикл и решили прокатиться. Въехали в деревню, и прямо к немцам. Когда мы освободили эту деревню, нашли их истерзанными, исколотыми штыками до неузнаваемости… А как погиб старшина Кулиш… Он был классный радист, но совершенно не обращал внимания на разрывы мин и снарядов. Сел на бровку ячейки покурить, и моментально был сражен снайперской пулей. Я после его гибели долго не мог прийти в себя, а надо было передавать радиограмму. Руки вместо ти-ти-та-ти выбивали какое-то мандраже для тети Кати. Вскоре подошел командир роты капитан Куликов и помог мне прийти в себя. Сашу схоронили, как положено, но я еще долго ругал себя, что не стащил его тогда с бровки…
Градусов В. Г., командир взвода стрелкового полка:
— Перед наступлением 23 июля 43-го я переписал фамилии бойцов своего взвода в записную книжку. Люди приходили и уходили все лето и осень. Одни погибали, другие выбывали по ранению. Часто бывало, что не успеешь запомнить бойца в лицо, а не то, что фамилию, как его уже нет, убит в первой же атаке. Десятого октября меня контузило, когда пошел поднимать в атаку роту старшего лейтенанта Зозули, а восемнадцатого — ранило пулей в челюсть, под деревней Жеребной. За эти три месяца через мой стрелковый взвод, судя по записям в блокноте, прошло 168 человек…
Кузнецов Н. М., минометчик, сержант:
— Меня первый раз ранило в ногу на реке Неручь, когда сидел на сарае, корректировал огонь. А командир роты Кудрявцев стоял внизу, так ему полчерепа снесло… Второй раз — под Гомелем, ранило меня под лопатку. Побежал исправить связь по проводу, и — сзади взрыв. Красные круги перед глазами, по спине потекло, но боли не чувствую. Очнулся — тишина. Ранило меня в одиннадцать часов утра, а пришел в себя в семь вечера. И никто меня не хватился. Бывало, идешь — мертвый лежит, кто, что — никому нет дела. Каждый занимался своим делом… Подняться не могу, но кое-как встал. Где наши, где немцы — все кружится… Беру свой кабель, в горячке иду дальше. Потом кто-то меня по спине: «Эй, друг! Ты где был? Ищем тебя пять часов…». Рана запеклась, но осколок, чувствую, торчит. Снял шинель, парень этот вытащил осколок — кровь еще пуще…Пошли в санроту. Догоняет нас телега. Какой-то дед везет раненого, а тот поет «Раскинулось море широко…». Я посмотрел — у раненого полмакушки снесено, а поет. Видимо, очумел парень…
Жуликов В. А., радист командира дивизии, старший сержант:
— Есть ли судьба, счастье, удача на войне? Кто на этот вопрос ответит… Честно говоря, здесь как повезет. Все боятся боли, смерти, все хотят пожить побольше. Я думаю, что нет бесстрашных людей, а есть люди большой выдержки, самообладания и честно выполняющие свой долг. Я и сам испытал и по рассказам других знаю, что такое быть на волоске от смерти. Спасали доли секунды и сантиметры, и не потому, что ты бежал быстрее и скрывался в этой щели, и не в том дело, куда попал снаряд, а так уж получалось. Все предвидеть и предугадать невозможно, какой бы ты ни был аккуратный воин. Конечно, не стоит отбрасывать опыт бывалого солдата, который на горьком опыте других знает, где и как лучше защитить себя. Необстрелянные, как правило, погибали быстрее. Но как много значит простая случайность. Всю войну командира дивизии охранял рядовой Слива. Должность была такая, что можно было не одну войну воевать. А уже в конце войны он отошел от блиндажа комдива по нужде и попал под артналет… И вот еще случай. Был в нашем батальоне связи радист Иван Ляшко. Он очень боялся погибнуть. В начале 45-го упросил командование, и его направили на курсы, где готовили младших офицеров. Видимо он подумал, что пока будет учиться — война кончится. Но в бои он еще попал, и, как ребята рассказывали, погиб в первом же бою. Он пытался выжить, обмануть смерть, но не рассчитал время, и как говорили старые солдаты: «Что написано на роду, от того не уйдешь…
…И сколько подобных случаев может вспомнить каждый из оставшихся в живых в этой долгой и кровавой войне…
Валерий Киселев